--->
| ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПАРТИИ И ИХ ЛИДЕРЫ |
| Парламентские партии, движения, объединения |
Как партия прагматиков мы отдаем себе отчет, что реванш, реставрация старого не только не нужны, но и невозможны. Мы исходим из того несомненного факта, что модели управления государством, экономикой и обществом, которые применялись в СССР и в социалистических странах Восточной Европы, изжили себя, в историческом плане стали тупиковыми. Советская экономическая система чем дальше, тем больше не справлялась с вызовами времени. Процесс самораспада и саморазложения системы, несомненно, можно было растянуть, предотвратить его обвальный характер. Но спасти систему уже было невозможно.
Мы также полагаем, что было бы опрометчиво и неразумно подвергать сомнению и своевременность демократических преобразований, и завоевания свободы последних 10 лет. Такие попытки чреваты дискредитацией демократии и ее институтов вообще, подрывом веры в способность России и русских к созиданию гражданского общества, к тому, что мы, россияне, способны жить по закону без насилия и революционных потрясений, сохраняя уважение к личности, собственности и праву.
Но в то же время мы считаем, что идеология и практика реформ, проводимых в последние годы, была во многом столь же утопичной, как и идеология, лежащая в основе советской системы. Мы поменяли большевизм на необольшевизм. Вместо идеализации плана мы перешли к идеализации рынка. Нашими реформистами двигала та же идея "разрушения старого до основания", на этот раз советского мира, советской экономики, - ими двигала иллюзия, что решительность, быстрота и настойчивость в разрушении старого делают реформы необратимыми, автоматически гарантируют стимул к созиданию нового.
Мы считаем ложными все четыре основные посылки, лежащие в основе идеологии и практики реформистского курса последних лет. Речь, во-первых, об идее отстранения государства от участия в организации и регулировании экономических реформ, во-вторых, об идее форсированной приватизации государственной собственности, в-третьих, об идее ускоренного выхода Российской Федерации из системы производственных связей и зависимостей бывшего СССР, и, наконец, в-четвертых, об уничтожении национального аграрного производства как отсталого и бесперспективного.
Идеология реформ с самого начла рассматривала государство и государственный аппарат как антипод свободы и рыночной экономики. Характерное для наших реформаторов стремление отказаться от гсударственного регулирования экономики любой ценой и как можно быстрее привело в конечном счете к рассыпанию всего общественного производства, к утрате управляемости не только реформами, но и всем процессом воспроизводства общественной жизни.
В силу этой ложной идеологии противостояния государству всегда, везде и во всем, борьба за свободу и рыночную экономику была в конце концов подменена борьбой со своим национальным государством.
Мы не отрицаем опыт и уроки последних 3 лет, как и опыт и уроки перестройки. Мы допускаем, что наши реформаторы руководствовались доброй волей. Но, к несчастью, надо признать, что за последние 10 лет мы совершили все те ошибки, которые можно было совершить, и разрушили все, что можно было разрушить за столь короткое время.
Мы отказываемся не от реформ, а от идеологизации реформ, подчинения их (какой раз в Российской истории!) теоретической схеме, кабинетным догмам. В двадцатые-тридцатые годы жизнь и экономические интересы миллионов людей были принесены в жертву марксистской модели производства. Сегодня экономические и социальные интересы приносятся в жертву монетаристской модели.
Догматизм и начетничество снова привели к политизации дела реформ. Стоящая перед страной первостепенная проблема роста эффективности национального производства, задача поддержания и модернизации национального производства, его структурной перестройки была принесена в жертву идее ускоренного созидания "рыночных институтов" любой ценой. Приватизация была не столько приватизацией, делом формирования новых, самостоятельных и более эффективных субъектов хозяйственной деятельности, сколько процессом разгосударствления и денационализации собственности. В данном случае мотив распределения "чужого" преобладал над мотивом производства.
Исходный тезис реформаторов "Научим людей торговать, научатся и производить" не оправдался. Впрочем, как и не оправдалась надежда, что рост денежных сбережений автоматически приведет к росту инвестиций производства. И все из-за исходной методологической ошибки. "Могучая рука рынка" работает в рыночной экономике только в условиях стабильного государства, которое имеет границы, живет по законам, где сложились самостоятельные субъекты хозяйствования. В постсоветской переходной экономике вместо могучей "руки рынка" действует "рука радикальных реформаторов", стимулирующих разбазаривание национального достояния и вместе с ним тотальную криминализацию всей общественной жизни, стимулирующих тотальную спекуляцию тем, что создавалось трудом нескольких поколений.
Курс "радикальных преобразований" стимулировал хищнический режим откровенной эксплуатации экономических ресурсов страны.
Вот почему мы протестуем против идеологизации и политизации реформ, ибо приватизация "любой ценой" вырождается в самый худший тип преступления - в мародерство.
Столь же разрушительным оказался третий тезис реформаторов, согласно которому надо было как можно скорее "разъединиться", чтобы быстрее и эффективнее провести рыночные реформы в обособившейся Российской Федерации. Надежда на то, что "сильная российская валюта" как магнит снова притянет к обособившейся Российской Федерации бывшие советские республики, имеет столь же мало надежд на осуществление, как и надежда на "могучую руку рынка".
Надо прямо заявить, что высокомерие и пренебрежительное отношение к реформаторским способностям других республик усилили и усиливают стремление политической элиты бывших советских республик выйти из зоны влияния "неразумных" и "заносчивых" российских политиков.
Разрыв традиционных, складывающихся десятилетиями производственный связей, сам по себе обошелся около 40 % ВВП Российской Федерации. Как в свое время долларизация внешнеэкономических связей СССР со странами СЭВ привела к утрате восточноевропейских рынков, так и долларизация связей со странами СНГ привела к утрате уже собственного национального рынка, который складывался в последние триста лет. Российская Федерация теряет свой традиционный рынок стали, текстиля, угля, продукции машиностроения. Политика самоизоляции Российской Федерации, "налаживания мостов с Западом" поверх своих традиционных партнеров - стран СНГ и бывших членов СЭВ - по сути нанесла труднопоправимый урон экономической безопасности страны.
И, наконец, мы считаем своим долгом заявить о своем несогласии с пренебрежительным отношением наших реформаторов к аграрному сектору, к созидательным потенциям российского крестьянства. Проводимая политика вытеснения российского крестьянина с российского рынка может оказать губительное влияние не только на судьбу аграрного сектора, но и на судьбу народов Российской Федерации. У всех цивилизованных народов и прежде всего народов Западной Европы, и прежде всего Германии, Австрии, Швейцарии, Швеции, сохранение нации, ее духовного облика связывается прежде всего с сохранением национального аграрного сектора, крестьянства, его фольклора, быта, ремесел.
Вот почему мы оцениваем нынешнюю борьбу реформаторов с национальным аграрным сектором как по сути политику денационализации России.
